Во времена Кальвина звание «служитель Слова» в реформаторских кругах воспринималось более высшим по уровню чем звание, которое носили обладатели докторской степени.[i] Сам он называл служение проповедника «прекраснейшим из всего» подчеркивая этим, что на земле нет более высокого призвания, чем призвание к проповеди Божьего Слова. Женевский реформатор усматривал в этом определенный Божий промысел. Вместо того, чтобы открыто обращаться к людям с небес, Бог пожелал говорить к ним через написанное Слово, говорить особенно тогда, когда слова вышедшие из Его уст озвучиваются и разъясняются устами призванных Им проповедников – служителей Слова. [ii]
Для Кальвина каждая проповедь была целым «событием». Он рассматривал ее как обычное средство для передачи необычных Божьих даров: спасения и духовного благословения.[iii] Для преданного женевского пастора верность Божьему Слову начиналась с правильного понимания и точной передачи Слова. В этом, по мнению Кальвина, заключается первостепенная и главная роль проповедника. Проповедуя Слово, проповедник никогда не пребывает один или сам на сам собой. В первую очередь Сам Бог является проповедником, проповедуя тогда, когда проповедуется Его Слово. Кальвин понимал, что время проповеди Дух Святой действует в роли «внутреннего служителя», который использует «внешнего служителя», т. е. проповедника, для проповеди Своего Слова. Внешний служитель «словесно произносит слово, и оно принимается ушами», а внутренний служитель «истинно внушает то, сущность провозглашения [то есть] Христа».[iv] Таким образом «где бы ни проповедовалось Евангелие, это всегда выглядит так, словно Сам Бог входя становиться среди нас», пишет Кальвин.[v]
Взгляд на обязанность проповеди Слова под таким углом мотивировал служение Кальвина в Женеве и Швейцарии в продолжении двадцати шести лет. Для нас, проповедников двадцать первого века, важно перенять у Кальвина его незыблемую верность Божьему Слову. В чем именно? Во-первых, перенять то как он проповедовал Слово используя каждую благоприятную возможность. Об этом свидетельствует его подход к служению проповеди. На утреннем церковном собрании в воскресный день он всегда проповедовал из Нового Завета, а на служении во второй половине воскресного дня часто проповедовал на Псалмы. Среди рабочей недели, которые проходили в два отдельных дня, он обычно проповедовал из Ветхого Завета. В эти два дня служения начинались в 6 часов утра и заканчивались перед началом рабочего дня. Следуя такому графику, он, за время своего последнего периода служения в Женеве с 1541 по 1564 год, Кальвин произнес примерно 4000 проповедей, что составляло более 170 проповедей в год.[vi] Находясь на смертном одре он признавал служение проповеди за кафедрой более значимым чем написание книг и сочинений.[vii]
Во-вторых, нам нужно перенять у Кальвина то, с какой преданностью в проповеди он ставил на первое место Слово, а не свои слова. Его проповеди всегда строились на твердом фундаменте Писания, не только поддерживая каркас гомилетического «строения», но и очерчивая собою рамки построения проповеди. Кальвин был глубоко убежден, что истинная проповедь – это всегда Библейская проповедь. Проповедь должна основываться на Писании, вытекать из Писания и разъяснять Писание. Проповедник должен проповедовать лишь Божье Слово, а слушатели должны быть способны различать и проверять проповеди по этому критерию. Цель Кальвина заключалась в том, чтобы слушатели все больше и больше осознавали важность проповеди и научились искренне жаждать проповеди Слова как высшего блага, участвуя в провозглашаемой проповеди так же активно, как и сам проповедник. Слушатели должны быть готовы полностью и безоговорочно повиноваться Богу, который обращается к ним через проповедь.[viii]
В-третьих, нам необходимо перенять у Кальвина его скрупулёзность исследования Слова при подготовке каждой проповеди.[ix] Этот женевский пастор-учитель никогда не готовил конспекты для своих проповедей и всегда выходил проповедовать без какой-либо бумажки. Однако это не значит, что Кальвин не готовился к проповеди, или что он готовился намного меньше по времени, чем готовятся нынешние проповедники экспозиционной проповеди. Имея феноменальную память и переполненное любовью к Богу и Его Слову сердце, он выходил за кафедру имея в руках лишь Библию, часто оригинальный текст. Все же перед этим он уделял достаточно времени тому, чтобы изучать текст, делал экзегезу текста с огромной прилежностью, внимательно рассматривал то, что другие говорят о значении текста. Выходя за кафедру он, полагаясь на свою феноменальную память проповедовал экспромтом, не имея перед собою конспекта. Но, нужен ли был ему бумажный конспект, если план его проповеди записывался в его памяти и на скрижалях сердца во время изучения текста и многочасовых размышлений? Сам он заявлял, что сила Божья в проповеди лучше всего проявляется тогда, когда проповедник проповедует в импровизированном исполнении.[x] Такая импровизация не имеет ничего общего с халатностью и неподготовленностью.
В-четвертых, нам нужно перенять у Кальвина положительные черты его стиля проповеди. Проповедуя, он всегда старался разъяснять Божье Слово просто и ясно, но не в ущерб глубине и многогранной красоте Слова. При этом он был чрезвычайно осторожен, чтобы каждая проповедь была наполнена лаконичным и точном разъяснением слов и истин Писания, без всяческих излишеств, которые не служат разъяснению текста. Говоря о проповеди он призывал себя и других проповедников: «Мы должны избегать всякой бесполезной болтовни и придерживаться простого стиля в учении, который является убедительным».[xi] Стиль проповеди Кальвина проявлялся также в его подходе к размеру отрывков. Проповедуя из Ветхого Завета, он старался охватывать в одной проповеди в среднем 4-5 стихов и 2-3 стиха, когда проповедовал на текст из Нового Завета. В среднем его проповеди длились от 35 минут до 40 минут. Согласно дошедшим до нас свидетельствам, он имел манеру говорить взвешенно и обдуманно, часто с длинными паузами, чтобы дать людям возможность подумать над услышанным. Временами ему приходилось проповедовать быстрым темпом с тем, чтобы вовремя закончить проповедь.[xii] При этом нужно напомнить, что он достаточно готовился к проповеди, но проповедовал импровизировано. Поэтому, время его проповеди было временем массированного размышления над текстом и стремительного желания разъяснить текст так, чтобы остаться верным Слову и быть максимально полезным слушателю. Его стиль проповеди чем-то напоминает переполненные чудесным уловом лодки учеников Христа (см. Лк. 5:6), у которых не порвались сети от множества пойманной рыбы, и которые кажется утопали под тяжестью улова, но все же смогли доставить на берег и сосчитать свой «чудесный улов».
В-пятых, мы должны перенимать у Кальвина его пасторское умение выводить уместное практическое применение для слушателей из Слова. Кроме экспозиции текста, его проповеди на всем своем протяжении изобилуют практическим применением. Иногда может даже сложиться впечатление, что, проповедуя, Кальвин проводил больше времени в применении чем в экспозиции. Но в этом нет ничего неправильного, так как в экспозиционной проповеди, применение неразрывно связано с экспозицией, и при правильном экзегетическом подходе к тексту, пастор-проповедник всегда увидит свет Писания, который будет освящать многие грани практической жизни. В проповедях Кальвина можно встретить не только объемные применения, но часто также и довольно краткие, но острые. Эти краткие применения разбросаны по всюду словно острые стрелы или шипы. Они постоянно напоминают, волнуют, не дают спокойствия, увещевают и побуждают грешников послушно поступать согласно Божьему Слову. Кальвин подчеркивал, что мы «приходим на проповедь не для того, чтобы услышать то, чего мы не знаем, но для того, чтобы получить побуждение исполнять наш долг».[xiii]
Обычно, проповеди Кальвина строились по одному и тому же принципу. При этом больше всего внимания уделялось экспозиции текста и практическому применению: (1) Он всегда начинал проповедь с молитвы. (2) В начале он всегда кратко напоминал слушателям содержание предыдущей проповеди. Следует заметить, что это подчеркивает его экспозиционный метод проповеди стих за стихом. (3) После этого, прочитав отрывок, он всегда начинал каждый главный пункт своей проповеди с экзегезы и экспозиции. (4) После экзегезы и экспозиции в каждом пункте проповеди он сразу же переходил к практическому применению делая пасторские увещания и призывы к послушанию и христианскому долгу. (5) Завершая проповедь он молился. Его молитва включала короткое, но острое напоминание о главном содержании произнесенной проповеди.[xiv]
В-шестых, мы должны перенять у Кальвина его верность Божьему Слову перед лицом неприятия и оппозиции. Верность Божьему Слову сохраняла сердце и ум Джона Кальвина от многих разочарований, когда он сталкивался с неадекватной реакцией отдельных слушателей на свои проповеди. Кальвин не был безразличен к тому, как именно его слушатели воспринимают проповедуемое им Слово. Вникая в этот вопрос, он замечал, что к сожалению, многие из его слушателей являются всего лишь посредственными слушателями, есть теми, кто не воспринимает и не ценит то что он проповедует. Каким то образом Кальвин нашел способ исследовать этот вопрос и пришел к выводу, что слушая одну и ту же проповедь, среди людей, которые находятся на церковном собрании, только 20 человек из 100 человек принимают проповеданное им Слово с готовностью проявить послушание веры, тогда как остальные слушатели обычно считают ее бесполезной, не принимают, насмехаются, неодобрительно бормочут себе что-то под нос, или даже открыто выражают свою ненависть.[xv] Для многих сегодня, кто с уважением относиться к Кальвину, увлекательно слушая или читая о его бесспорном духовном влиянии на церковь Женевы не всегда известно, что успех его проповеди всегда переплетался с закрытым и открытым выражением неприятия его как проповедника. Синклер Фергюсон в своей книге Некоторые пасторы и учители, кроме успешных моментов проповеднического служения Кальвина упоминает также о конфронтации и неприятии, которую он встречал в Женеве. Фергюсон говорит:
«По мере того как Слово Божье провозглашалось с кафедры в Женеве подчеркивая необходимость веры, покаяния и освящения, оппозиция усиливалась. Они могли нарочно стрелять из своих ружей рядом с домом Кальвина в то время, как он пытался уснуть. Когда он проходил по улице они могли спустить на него своих собак, более того, некоторые из них в честь него даже давали клички своим собакам (выражая тем самым презрение)».[xvi]
Как ему удавалось смиренно переносить столькие презрения от тех, кому он искренне служил и желал многих благ? Ответ на этот вопрос будет таким же, как и ответ на другой вопрос: «Как ему удавалось сохранять смирение, когда он наблюдал неоспоримый успех своей проповеди и свою популярность среди тех, кто его ценил, слушал и читал?». Это верность Божьему Слову и таким образом – верность Самому Богу.
Современный служитель слова изучая жизнь и практику служения Джона Кальвина должен в первую очередь желать не того, чтобы стать настолько известным как Кальвин, или настолько влиятельным как он. Это конечно хорошо. Но есть другая более возвышенная цель, которую продемонстрировал Всемогущий Бог через своего женевского служителя – это верность Его Слову. Верность, начиная от глубин сердца, заканчивая устами, из которых выходит проповедь. Верность, начиная от пасторского рабочего стола, от пребывания в изучении и размышлении над Словом, заканчивая кафедрой, с которой каждый раз систематически проповедовалось Слово. Верность, начиная с успеха и уважения от тех, кто покоряется Писанию, заканчивая различными неприятными реакциями тех, кому ты служишь. Если выразить служение Джона Кальвина лишь в нескольких словах, то лучшим эпитетом для этого будет призыв ап. Павла в 2 Тимофею 4:2: «Проповедуй Слово!».
[i] Joel R. Beeke, “Calvin as an Experiential Preacher,” Puritan Reformed Journal 1, no. 2 (July 2009): 131-54; Herman J. Selderhuis, John Calvin: A Pilgrim’s Life (Downers Grove, IL: IVP Academic, 2009), 110-44.
[ii] John Calvin, Commentaries of Calvin, various translators and editors, 45 vols. (Edinburgh: Calvin Translation Society, 1846-1851; repr., 22 vols., Grand Rapids, MI: Baker, 1979) [Isa. 55:11],
[iii] Joel R. Beeke, Reformed Preaching: Proclaiming God’s Word from the Heart of the Preacher to the Heart of His People (Wheatin, Ill.: Crossway, 2018), 112.
[iv] John Calvin, Tracts and Treatises, trans. Henry Beveridge (Grand Rapids, MI: Eerdmans, 1958), 1:173.
[v] Commentary [Matt. 26:24].
[vi] Beeke, Reformed Preaching, 113.
[vii] William Bouwsma, John Calvin: A Sixteenth-Century Portrait (New York: Oxford University Press, 1988), 29.
[viii] Leroy Nixon, John Calvin: Expository Preacher (Grand Rapids, MI: Eerdmans, 1950), 65.
[ix] Это объясняет тот факт почему до нынешнего времени не дошло ни одного полного манускрипта его проповеди. Кальвин занимался написанием книг, но вместе с тем, он не писал свои проповеди. Единственная причина того, почему к нашему времени дошли рукописи более двух тысяч его проповедей, заключается в том, что некий человек из близкого окружения Кальвина (его имя Дени Рагенье) стенографически записывал их начиная с 1549 года до своей смерти в 1560 году. При этом, очевидно то, что сам Кальвин никогда не намеревался публиковать свои проповеди; Beeke, Reformed Preaching, 113.
[x] Там же.
[xi] John Calvin, The Mystery of Godliness (Grand Rapids, MI: Eerdmans, 1950), 55.
[xii] Philip Vollmer, John Calvin: Theologian, Preacher, Educator, Statesman (Richmond, VA: Presbyterian Committee of Publication, 1909), 124; George Johnson, “Calvinism and Preaching,” Evangelical Quarterly 4, no. 3 (July 1932): 249.
[xiii] Steven J. Lawson, The Expository Genius of John Calvin (Lake Mary, FL: Reformation Trust, 2015), 104
[xiv] Beeke, Reformed Preaching, 116.
[xv] Там же, 114.
[xvi] Sinclair B. Ferguson, Some Pastors and Teachers (Edinburgh: Banner of Truth Trust, 2018), 13.
